мила назло
Ночи метят случайных прохожих углём и скорбью,
а с приходом зимы удлиняются, крошат жизнь.
Ей не колется, не метелится от напрасной лжи
И не мокро щекам от картин чужого надгробия.
Она только тогда болеет, колотится и дрожит,
Если сквозь миражи, этажи и шелка паранджи
Ей мерещится очередное твоё подобие.

Ты её дорогая мечта, дешёвая фобия,
Заменяешь картины, окна, иконы и витражи
Ты играешь в кино и на арфе непрочных жил,
А она рассыпается, лечится мелкой дробью
И собраться не может, воет среди чужих,
Ей так хочется добежать, додышать, дожить,
Разыграть свою идеальную антиутопию,

Отсканировать твою душу и сделать копию.
Если есть сигареты и силы — ты ей одолжи,
У неё впереди пике, кульбит, виражи,
Целый список ею достигнутых вершин,
Расшифрованные чертежи,
Избавление от морщин
И рисунки опия.


мила назло
Мне в бесцветных снежинках чудится яд, жаркий порох, вязь предстоящих путей.
Почему мне не жалко взглянуть назад? Почему мне не страшно расстаться с ней?
Видно небо прячет манильский канат, чтобы позже сделать в пять раз больней.

У меня есть привычки: желать добра, даже если в глотке застряло «на…»,
Чтобы не было больно сбегать вчера, а сегодня слушать о нас и нам,
Только мне надоела своя игра. И её любовь — не моя война.

Кем останется после, зачем и как, чьим проклятьем или стеклом в глазу?
И расскажет, что означает враг, если прячешься в мутном стекле амбразур.

Мне в бесцветных снежинках не виден мрак,
а в немых зеркалах — лазурь.

мила назло
Три месяца и шесть дней спустя.

Знаешь, детка, не надо крика, истерик, грубости, пошлых фраз,
я только учусь тихо падать с обрыва, вдыхать кокаин, но особый экстаз
это смотреть на тебя и смеяться, знать, что совсем не хочу назад.


Веришь, детка, не надо света, снега, что тает за два часа.
Мне не важно, чем был, кем не был. Вперёд — там светлая полоса.
Уже не пишу: «прости ты, постой ты» — я оставляю пробел.
Знаешь, детка, мы не магниты, мы генераторы всех проблем,

Страшных сказок, вселенского зла, пепла в протянутую ладонь.
Детка, мы — порошки в зеркала: ты разбавляешься чистой водой,
я поддаюсь только спирту и соде, но не срываюсь со дна.
Детка, сукино ты отродье — вечно при деле и не одна.

Веришь, я на луну не вою, не оставляю сердца под камнем,
я разбиваюсь (но это другое) и выдыхаю пламя.

В горле «любовь» назревает комом — не закричать и не проглотить.
Глупые жизни, чужие стоны. Детка, как можно скорей уходи.

21:29

Никак.

мила назло
Когда она отдаётся другим за так
Скорей уходишь — себе не враг.
Она может крикнуть тебе «дурак»
Или этой ночью слететь с моста.
Между вами только одна верста
И один пятак
И ещё «она тебе не под стать».
В голове — бардак
Вместе вам — никак
По другому вам — пустота.

мила назло
Изморозь пляшет, рисуется на стекле,
Скачет по меткам и столбикам жидкая ртуть.
Раньше казалось, что счастье как амулет —
Сжал в кулаке и отправился в светлый путь.


17:48

мила назло
Любимой сестре в её День рождения

У девочки волосы разбавлены ветром, глаза — морями, сердце — болью, а мысли — дымом.
Когда она на расстоянии меньше метра, внутри пожар, что-то колотится, руки стынут
И даже немного стыдно вымучивать рифмы, если её плечо слишком близко к моей руке.
Девочка может, конечно, сойти за нимфу с мягкими прядями, сердцем, слезой на щеке,

Только ей больше нравится слушать рок, курить, танцевать и не слышать чужие «хватит».
Девочка может сказать «этот мир жесток», может на всё наплевать и от смеха спятить.
Она иногда дрожит не от холода, от тоски, вроде всё хорошо, но чего-то не достаёт.
Часто мне кажется, мы с ней очень близки, но только в сторону шаг и мне не понять её.

Девочка, кажется, дышит лучами солнца, рисует порывы ветра, ванильные облака.
Что в голове — не знаю, декабрь в оконцах, в столе три конфеты и книга наверняка.
Девочка очень сложная — моря гладь, выверенная до деталей мелом на школьной доске.
Девочка научилась без крыльев летать, кружиться, играть в шахматы на потолке,

Делать цветы из бумаги, быстрей остыть, по прямой разогнаться и в очередное пике.
Девочка такая, что хочется просто быть, оставаться с ней рядом не важно кем.


мила назло
Переулком гулким блуждает взгляд,
тёмный мальчик, снег и возвратный тиф.
Не пытай, не пробуй побег назад,
не сбивай меня на надломе рифм.
Ты ведь помнишь ещё леденящий ад,
перемену места слагаемых в строе.
При полёте вниз я зависну над
и тебя никогда не оставлю в покое.

Ты всё рвёшься, маешься на кресте
не способный правду испить до дна.
Даже в чёрной замкнутой темноте
тебе чудится радость и глубина.
Наше дело дрянь, мы уже не те.
Только помни мальчик твоя вина
паутиной тянется к красоте,
пожирает, скалится — голодна.

Не смеши меня, не желай добра,
привыкай к оковам, хоть больно трут.
Я забуду кто ты уже вчера,
а ты будешь помнить меня и прут.
Умираем вместе — ты даже рад
устилаться шёлком чужой войны.
Мой любимый, якобы верный раб,
Видишь прах и пепел? Так это мы.

мила назло
За тебя не сдохну, по тебе не сохну, не прощаю крысам, не прощаюсь с ветром.
Мне безмерно плохо от общенья с лохом, что не видел боли и не знал ответов.
Он всегда уверен в слове и походке, в постановке дела и влиянии вздохов.
По волнам как лодка, с бурей и без дока, я с тобой танцую. Мне безмерно плохо.


мила назло
Говорит мне небо: «Скорее зонт открывай на полную и воюй, ставь последний грош и вопрос на кон, оставляй за гранью и на краю».

А я всё молчу как забытый мим на подмостках театра моих побед, где не видно ни Будд, и ни лам, ни Лим, где один поэт мне один куплет прочитал раз двести и всё не смолк, повторяет, молится на алтарь, на июльский зной, на осенний смог, на до блеска чищенный самовар, и играет музыка с чердака, пахнет болью приторно до тошноты. Сладость — лучший способ убить дурака, стены нежно шепчут: «Дурак здесь — ты».

Да, наверно так, и я всё молчу, разбавляю солью небесный плач. Обратиться к опытному палачу? Но сегодня сам для себя палач, провожаю сны в тёмно-серый карцер, отрубаю руки чужим советам, строго-настрого запрещаю танцы, а ещё улыбаться, любить и лето.

Говорит мне небо: «Сыграй по нотам тем, кто здесь со мной примеряет крылья, а потом получишь покой и отдых, обещаю даже шкафы без пыли»

Небо точно знает — я не художник, не поэт, не диггер и не пианист, но я лезу вон из звериной кожи, чтоб не выпасть в самый глубокий низ . Я стучу по душам, дверям и телу, я хочу найти идеальный звук, по доске бракованным школьным мелом я рисую вовсе не замкнутый круг, я рисую шахматы с до-ми-солью и играю музыку на словах. И уже не останется только боль, а останется только от боли прах.

Небо ставит крестик в моём досье, говорит: «Работа и впрямь хороша», а я знаю, осталось пять тысяч лье не жалея, не плача и не дыша.

С неба льёт вода, а безумный мир по инерции медленно катится к краю. Не проигран бой, не доеден пир.

Небо шепчет мне: «Забираю».

мила назло
Она так хочет ставить в конце предложения скобочку, но руки дрожат, получается просто ноль.
Она приходит с работы домой, открывает форточку. Она думает, это выветрит пыль и боль
Она вспоминает что-то до крика светлое, яркое, очень теплое, звенящее в хрупком теле.
Конечно, она устала от лиц и вороньего карканья — это больно, но это пока не смертельно.

Ходила к гадалке, чтоб просто повеселится, но та помрачнела сразу, сказала: «Живёшь — живи».
Куда не посмотришь — «все те же знакомые лица», не делятся на хороших, чужих, своих.
Она вспоминает любимую кем-то мелодию, солнце без пятен, без ветра, без цвета, без сна,
простые слова про любовь и на сердце вмятина, желание не лететь — доставать до дна.

Она вспоминает и сразу немного легче привыкнуть к проблемам и страхам проклятого мира.
У неё есть свитер — согреет замёрзшие плечи, и ещё есть крепость — двухкомнатная квартира,
А ещё есть счастье — пятилетняя взрослая дочка, которой пока легко, впереди будет школа.

Она ставит в конце предложения просто точку, ей надоело пытаться и быть весёлой.

мила назло
Она умеет играть на скрипке,
играть на нервах, играть в лото.
Её целуют — ей просто липко,
а если любят — совсем не то.
Сказали, помнят — конечно, лживы,
сказали, смеют — конечно, трусы.
И вырываются с мясом жилы
и кости просто идут на бусы.

Она украшена, но не одета,
выходит ставить клеймо на темя.

Она не знает вопроса «где ты?»
она, окруженная сразу всеми.

мила назло
Как дела? Отлично? Не может ведь быть иначе. У меня — улыбка, холод, горячий чай.
Улетаешь в четверг? Детка, что ты, я не заплачу. Ну а ты не сгори совсем и по мне не скучай. Да, забыла — сегодня среда. Ты, возможно, успеешь моё солнце заляпать болью и чёрной краской. А потом прошепчешь: «Видишь, оно не греет, не играет не с кем, а ты ещё веришь в сказки».

Я не верю, детка, просто немного тошно украшать коктейль из пары десятков трупов. Но из глотки твоей очередная пошлость: «Моя милая baby выросла очень глупой». Да, я выросла, что мне ноги под лавку прятать, или может пытаться забыть все свои тревоги?
Люди добрые, помогите, кто может кляпом. Я терпеть не могу, когда говорят о Боге.

Что молчишь, моя детка? Может я была слишком жестокой, или просто тобою забыт Самый Новый Завет. Эх, я с горя повешусь/порежусь/ударюсь током, отдохну в белых тапках, сложенная в вельвет.

А пока среда и ты всё ещё рядом, под боком, сочиняй для меня самый сложный и едкий ответ.

00:02

мила назло
Осень играет за окнами свой предпоследний блюз.
Он играет на нервах, приходит домой налегке.
Она поднимает глаза и руки, шепчет: «Сдаюсь»,
Тает прозрачной бабочкой в тёплой родной руке.

Тает последней каплей на грязном забытом окне,
В «любит — не любит» уже наигралась — хватит.
Она либо мертва, либо под кайфом, либо во вне,
Либо (последний вариант) — в его (очень мягкой) кровати.

Он, развёрнутый к ней спиной, начинает считать: «три»,
«два». Она не чувствует боли и ног, не дышит. «Один».
Каждой жилкой он ощущает её пронзительный крик.

Он скоро вёрнётся за новой победой. He always win.

21:03

Ч

мила назло
Целует пальцы, целует мысли, целует плечи.
И кто сказал, что с чаем/пледом согреться легче?
Бесцветным порохом снова выжжено слово «вечность».
И кто сказал, что от психозов надёжно лечат?

А если хочешь меня оставить, держи покрепче,
вплети в судьбу, в две косички и в этот холодный вечер.
Мне интересно и я играю, иду на вече.
А мимо — «чувства» сплошной волной по забытой речке.

20:16

Удачи

мила назло
Моё сердце сливается с ритмом любимых песен —
это похоже на мрачный рай одинокого волка.
По законам сюжета, вы, конечно, останетесь вместе,
заведёте семью, собаку и может быть даже ребёнка.

Я уйду в никуда, навсегда останусь неправильной,
я уйду не смотреть в глаза и дышать абсентом.
Мне легко выполнять ваши глупые недоправила —
называть себя «недоступным для всех абонентом».

Ваша общая кровь/любовь хуже смертельного яда.
Девочка, даже если люблю тебя, то совсем не плачу,
я до боли кусаю губы и шепчу себе «значит так надо».
Мальчик, не надо истерик. Ухожу. Желаю удачи.

22:33

heartless

мила назло
Ведь он такой послушный мальчик — умрёт за боль и каплю ласки. А я жестокий — это значит — покрашен тёмно-серой краской. Покрытый мерзким слоем пыли мой мозжечок давно отключен. На светлой шее помню, были мои касанья. Мне не лучше, а много хуже, чем убитым смотреть в замёрзшие глаза.

Мы были шиты белой ниткой, но я хочу к тебе, назад.

мила назло
Моя «любовь» отправлена в тираж, выведена на панель, выколота из глаз.
Она незаметно входит в раж, помнит сладкий хмель и свой первый раз.
А следы от инъекций на его руке — это повод повторно назвать его шлюхой.
Я так рада пока она вдалеке. В своём уличном порно. Мне не хватит духа

отпустить её руку, прошептать это сладкое вязкое: «Мы прощаемся, детка.
Вот наручники, скука, плётки, ром, на глаза повязка, золоченые клетки».
Мне в глаза туман, на запястье метка, и я еле дышу, не могу стоять.
Моя «любовь» популярная девка, своя на панели, настоящая блядь.

мила назло
Что ни слово напишет — пробирает до мозга костей.
Не робеет, не плачет и снова не ждёт гостей.
Он придёт и согреет себя и её постель,
А она как всегда холодна.

Свет в глаза. Обжигает губы холодным чаем,
Вспоминает, что год назад не любила молчанье
И нашла того, кто совсем души в ней не чаял,
Но теперь всё равно одна.

Курит тихо и всем обещает, что скоро бросит:
«Да, я знаю, таких как я, безжалостно косит»,
Но осталась цель переждать ещё одну осень,
А потом доставать до дна.

Засмеётся печально над снова ушедшим летом
И достанет из шкафа таблетки, открытки, пледы.
Да, устала безумно, но твёрдо знает ответы
И теперь никому не должна.

мила назло
Ты, наверно, прости, что зависима независимостью
И, наверно, прощай. Впрочем, есть ещё право выбора
У тебя. Мне в объятья или на виселицу.
Номер два?
Снова прочерк.
Очередная выбыла.

Растворись, это выход. Выйди на этой станции.
Да, легальных допингов не существует
Ты с трёх лет занимаешься бальными танцами
Ну, так выкрутись!
Выживи.
Просто танцуй.

Ты ещё не устала искать «свою половину»,
Или просто кусочек того, что поближе к сердцу?
Успокойся, my hard goodbye не получится длинным.
Наигралась.
А ты остаешься
На сколе терций.

мила назло
Моя девочка любит петь невпопад, удивляться себе и курить Philip Morris. В дневнике — сто пять записей с темами «ад», «четверги», «воскресенья» и «хмурое море». Моя девочка пишет. Иногда свои мысли, но всё чаще про деньги и чужую любовь. Ночью девочка спит, и прости, что так вышло, но ты просто не входишь в меню её снов.
Листопад, полный штиль и прощальное солнце, только детка моя не выходит гулять. Она верит в дожди. Яд привычно, по порциям отправляет под кожу. В темно-синюю гладь, она любит вливаться из разрушенных снов, провожать по аккордам ещё тлеющий мир. Моя девочка роет другому ров, предлагает огонь и бесплатный спирт.
Не боится мороза, но снова шарф согревает октябрь и забытое сердце. Моя девочка, с грустью и не спеша, вырывает из жизни обрывки скерцо. По субботам обычно идёт дождь, это повод закрыть все возможные двери. С моей девочки ведь нечего не возьмёшь, моя девочка больше не хочет верить.